Над Великой Пердяевкой занимался новый рассвет. Неистовое летнее солнце со всей своей неистощимой силой разбрасывало слепящие лучи света над захолустной деревушкой. Несчастный козопас Васютка взвыл от головной боли, когда солнце, преодолев кроны деревьев, обрушило на козопаса всю свою слепящую ярость. Намедни Васютка жутко перепил дивной репейной настойки в компании с деревенского знахаря, который и изготовил пойло. Извернувшись ужом на траве, послужившей ему постелью, Васютка уткнулся горящим лбом в утреннюю росу и, зажмурив накрепко глаза, попытался отдышаться. Воздух напильником драл пересохшее горло, а нутро напомнило о себе приступом неимоверной жажды. Мысленно Васютка вновь проклял свою закадычную дружбу с Горынычем, не первый год уже сопровождавшуюся обильными возлияниями. Горынычем прозвали знахаря, поскольку изба его стояла на единственном в деревне пригорке. В очередной, бессчетный раз, страдалец пообещал себе более не злоупотреблять репейником, который вследствие неумеренного потребления имел свойство жестоко терзать утробы пьяниц.
Дождавшись, когда схлынет приступ головокружения, козопас кое-как, изрядно кривясь, поднялся на ноги и поплелся в сторону кукурузного поля. Вымахавшая в эту пору выше человеческого роста, кукуруза обещала прохладу и защиту от неумолимого летнего зноя, а в одном из арыков можно было бы утолить свирепую жажду. Насилу доковыляв до края поля, Васютка не удержался на обочине проселочной дороги и кубарем слетел в глубокий кювет. Мягкая земля пощадила конечности козопаса, но поскольку никаких сил у него более не осталось, так он и остался лежать в канаве жалкой кучкой дурно пахнущего тряпья.
Минул час, по истечении которого Васютка уже было набрался решимости подняться или, на худой конец, ползком добраться до арыка, когда на дороге послышалось шарканье чьих-то ног. Глянув меж придорожных кустов чертополоха, козопас увидел плетущегося нетвердой походкой по каким-то своим неведомым надобностям старика Задротыча. Никто уже не помнил настоящего имени тщедушного старикашки, чья субтильность и послужила причиной для обретения им сомнительного прозвища. Впрочем, чего можно ожидать от не отличающегося культурным воспитанием сельского люда?
Сколько се6я помнил козопас, Задротыч всегда был одним и тем же – шаркающей лаптями тощей и седой развалиной. Да что там козопас, вся деревня от мала до велика не знала старикашку иным. Казалось, этот хрыч таким и родился в какие-то незапамятные времена, чьи свидетели давно уж покинули этот бренный мир. За исключением дряхлого Задротыча. Однако шла о старике и другая молва. Перешептывались об этом, в основном деревенские кумушки, да созревшие девицы. Слухи приписывали Задротычу неимоверную мужскую силу в соитиях с бабами. Будто бы объемы достоинства его могли поспорить с не мелкой дубиной, а способности к ублажению безграничны. Якобы, даже не так давно погибший страшной смертью кузнец Михайло не смог бы потягаться со стариком в страстолюбии. Ходили и другие слушки насчет Задротыча. Будто бы некоторые бабы в первые моменты соития ощущали, словно ледяной стержень входил в них, а не живая и теплая плоть. А еще, некоторые из осчастливленных им распутниц на какое-то время становились бледны, спадали с лица и по многу дней затем приходили в себя и набирали прежние формы. Да что взять с таких побасенок? Брехастая дура найдется завсегда, а если уж предавалась прелюбодейству всю ночь напролет, то отчего же не взяться усталости? В общем, одно можно сказать, странным дедом был Задротыч. Ни родни, ни дружков, ни даже собутыльников. Да его, кажись, и пьяным-то никто никогда не видел. Но, с другой стороны, плохого тоже никому не творил, натурой был незлобив и горазд потрепать языком, если уж с ним заговаривали. Короче, свойским был старик в деревне, ну а бабы… Да что с них, дурех, взять?
Разглядев бредущего по дороге Задротыча, козопас хотел было уже попытаться выбраться на дорогу, да окликнуть деда пожеланием доброго утра, но не успел. Откуда-то из кустов на противоположной стороне раздался шум, треск и на дорогу с истошным визгом вывалилась свинья. Чьей уж была эта хавронья, истории неизвестно, но куда существеннее другое: вслед за свиньей на дорогу вырвалась со свирепым рыком здоровущая и явно голодная чупакабра. Надо сказать, эта тварь уже не первый месяц терроризировала селян, наводя страх на всю округу. Кровопийца перегубила скотины без счета, а иной раз осмеливалась нападать и на людей. В основном на тех, кто помельче был, да похлипче, конечно. Пока никого не убила, но кому же понравится удирать от разъяренного чудища, души в себе не чуя?
Застывшая на миг сцена, рассыпалась. Свинья, завидев Задротыча, кинулась к нему, взыскуя защиты. Чупакабра, поначалу, ринулась следом, но неподалеку от деда притормозила в нерешительности и принялась разглядывать неожиданную помеху в оба своих злющих глаза. Старик повел себя странно. Оглядевшись со всем вниманием по сторонам и не увидев никаких прочих свидетелей, Задротыч подобрался и совершенно несвойственным ему, быстрым гладким шагом, выдвинулся вперед. Казалось, будто он без всяких усилий просто скользнул по воздуху.
— Слышь, скотинка, — донесся до козопаса знакомый с детства разбитый фальцет – вали отсюда подобру-поздорову, пока цела. Ты мне уже в печенках сидишь. Кровища местная моя до остатка, а ты мне тут все портишь! Проваливай, говорю, и не возвращайся!
Надо сказать, что чупакабры, пусть и глуповаты, но человеческую речь все же разумеют. И по слухам, даже могут с трудом говорить, когда есть настроение. Но таковым они могут похвастаться редко, куда чаще эти отвратительные существа отличаются тупой злобой и свирепым нравом, порожденным неутолимым почти голодом. Вот и в этот раз тварь явно не собиралась беседовать, а только прицеливалась, как бы ловчее прыгнуть на придурошного старца. Через несколько мгновений, чупакабра, очевидно решившая, что Задротыч ничем не опаснее какой-нибудь там овцы, с утробным рыком метнулась на него, выцеливая страшными кривыми когтями его впалую грудь. Далее произошло необъяснимое. Молниеносным движением хилой на вид руки, старик поймал страшилище за горло прямо в воздухе.
— Я тебя предупреждал, дура! – козопас, трясущийся в ужасе, чуть было не полез протирать глаза, такого низкого, резонирующего баритона он ни разу в жизни своей ни от кого не слышал. А чтобы уж от престарелой тростинки – Задротыча…
Тем временем, Задротыч одним коротким, резким движением руки сломал чупакабре шею. Но этим не кончилось. Старик разверз свою пасть (по другому-то и не скажешь) чуть ли не в пол-головы. Влажно сверкнули огромные клыки, которые ну никак не могут принадлежать сыну рода человеческого. С рыком, от которого, казалось, затряслась земля, одно чудовище впилось в шею другого. Из бьющегося в агонии тела чупакабры хлынул фонтан крови. Впрочем, он тут же исчез, будучи жадно поглощаем тем, кого в деревне, по глупости своей, звали Задротычем. Через какую-то минуту обескровленная туша чупакабры была отброшена прочь. Вслед за раскатистой отрыжкой, которая сделала бы честь и льву, раздался знакомый дребезжащий голосок:
— Куда ж мне тебя, тваринушку-то, деть теперь? Не то найдут деревенские, так не одну ночь будут толпами с дрекольем по округе бродить… А утоплю-ка я тебя в Смердяке. Там сейчас точно ни души!
С этими словами, Задротыч легко ухватил труп чупакабры за заднюю лапу и без всякого видимого напряжения поволок его восвояси. Смердяком селяне звали заброшенный мелкий пруд, что был расположен неподалеку от околицы. Был он илист и вонюч, поскольку проточной воды в нем давным-давно не водилось. И поскольку в разгар жаркого дня Смердяк вонял просто удушающее и до рези в глазах, то старик рассчитал верно – никто к пруду и на версту бы не приблизился.
Вмиг отрезвевший козопас мучительно гадал, что же ему теперь делать. Одно Васютка понял сразу – никогда не осмелится он больше подойти к Задротычу. Единственный взгляд глаза в глаза и проклятый вампир тут же поймет, что его жуткая тайна раскрыта. Тут-то Васютке и погибель настанет жестокая. Решение пришло быстро: в дне пути от родной деревни лежала другая, за меньший размер и относительное соседство в этой глухомани, прозванная Малой Пердяевкой. Козы, которых надо пасти, найдутся и там. Да и вообще, сейчас что угодно, лишь бы только выбраться из ставшей враз вроде могилы, родной деревни. С прытью, какой много лет не мог от себя ожидать, козопас дунул по дороге.
Увы, но его путешествию не суждено было окончиться там, куда он устремился. На ночь глядя, Васютка имел несчастье попросить пристанища в хижине полоумной старухи Берты, которую окрестные крестьяне за глаза звали Большой. Странная хижина старухи, стоящая на чем-то вроде огромных куриных лап находилась почти посередине между деревнями, а у самой старухи хватало своих скелетов в шкафу. К которым в ту злополучную ночь добавился еще один, бывший некогда беднягой – козопасом.
Концовку этой странной истории несколько веков тому назад мне поведала сама Большая Берта, ну а чуть позже за совместным ужином все остальное пересказал сам Задротыч. Теперь, делая все происшедшее достоянием публики, я ничуть не рискую навредить некоторым его участникам. Большую Берту спалила вместе с ее избой толпа мужичья, которую возглавлял один инфантильный отпрыск царственной особы, а Задротыч сменил псевдоним и переехал. Сейчас, кстати, он довольно успешно изображает из себя процветающего бизнесмена, а уж что он продолжает творить с бабами… Впрочем, это уже совсем другая история.
